Месяц Дождя в Дануолле просто под стать названию – нескончаемая морось, накрапывающая на бесконечно серый город и лишь только там, вдалеке, можно рассмотреть, как валит дым из огромных труб на заводах по переработки ворвани. Дождь стучит по окну, выбивая свой особый ритм, словно пытаясь попроситься внутрь, запустить его в тепло и уют, словно загулявшего домашнего питомца. По ту сторону была лишь только палитра серого и синего, небо словно было отмыто архитектором, пытавшимся передать однотонную палитру. Можно было рассмотреть, как садовник, укрывшись в беседке, ворчит на неприятную погоду, попортившую ему ровные линии высаженных гортензий, залитых в данный момент водой.
— Джессамина, ты меня слышишь? – пришлось оторваться от окна и рассматривания бесконечного ничто. Отец смотрел на нее внимательно, чуть склонив голову, словно и не удивляясь абсолютному безразличию дочери. Он постарел: синяки под глазами превратились в мешки, при этом освещении морщины на его лице становились еще глубже, и император Островов выглядел намного старше своих лет, а светлые волосы и пшеничного цвета усы абсолютно поседели, являя собой ту же палитру, коей было расписано сегодня небо. Император Эйрхон был при полном параде, готовый сиять своим величием, напоминая аристократам, кто выше их всех по рангу.
Джессамина с грустью подумала, что когда-нибудь такой же придется стать и ей самой. Придется научиться быть строгой и вечно собранной, без права на ошибку, без возможности оступиться, ведь никто не поможет встать, скорее наоборот, будут качать головами, если и не хуже. О превратностях императорского двора она стараясь не думать, но история учит обратному и просит внимательно смотреть на окружающих людей, ведь, как говорится в исторических книгах, императора Морайя пырнул ножом в сердце его друг детства – печальная история или же поучительная – не стоит иметь друзей. Она старалась не думать о том, что любая императорская обязанность может пойти в абсолютно противоположную сторону от ее мировоззрения и понятия о правильности.
Если, конечно, она не выберет надлежащую кандидатуру в императоры, что сможет принимать эти решения за нее.
— Я все поняла, отец, - она пыталась улыбнуться, но от одного взгляда на стол, заваленного письмами, лицо ее приобрело странное выражение между отвращением и обреченностью. Император заметил это тоже, потому лишь только вздохнул.
— Я тебя не заставляю, - мягко напомнил Эйрхон. – И все прекрасно понимаю. – Он вдруг запнулся, метнув свой взгляд направо, где верный лорд-защитник лишь только пожал плечами, мол и сам не знал, что еще добавить. — Ты только не подумай, что кто-то насильно собирается тебя куда-то тащить, вовсе нет. Я ведь с твоей матерью тоже… первоначально… не сладил. Но всего месяц общения и вот…
Джессамина улыбнулась – вечная любовь и вечная тоска. В такие моменты она жалела, что на мать вовсе не похожа, возможно это хоть немного бы сглаживало вечную скорбь императора о погибшей жене или же наоборот, делало бы еще хуже, девушка старалась об этом не думать. Но думать о насущных проблемах было еще тяжелей, так что она просто вновь представила перед глазами залитые водой гортензии в саду.
— Мы бы просто хотели… чтобы ваше высочество рассмотрела варианты. –Лорд-защитник, вечная опора своего монарха и ближайший его друг, брат не по крови, но по делам, и еще множество различных синтагматических оборотов, пригодных для него, в данный момент выглядел так, словно был глубоко растерян и хотел сбежать от этого разговора. Но ведь нельзя. — Кхм… Эйрхон, парламент ждать не будет.
Император кивнул, перед тем, как покинуть комнату, произнеся «ты просто подумай» - слово, которое в последние месяцы звучало все чаще и чаще и от которого сама девушка сбежать так и не смогла. Ты только подумай, ты только попробуй, ты только посмотри, послушай и прочее-прочее.
Джессамина упала в кресло, вытянув ноги, перед ней лежал целый ворох писем.
Ах как хорошо, наверное, стать императором, править Островами и являть собой вершину власти. И всего-то для этого стоит добиться руки дочери императора, ставшей совершеннолетней и теперь представляющей собой настоящую дичь в соколиной охоте. Кто-то пытался быть романтичным – писать и читать ей стихи, страстно поливая слюнями ее руку; кто-то пытался быть оригинальным и делал странные вещи, один из молодцев даже пообещал сплавать в Пандуссию за особым подарком, судя по тому, что о нем уже три месяца ни слуху, ни духу – он все-таки поплыл; но большинство, видя, что юная наследница не особо горит желанием выслушивать страстные признания, были рациональными сразу предлагали все плюсы от заключения брачного союза с ними. Чего ей только не предлагали – заводы, шахты, рабов, флот, армии и прилагали ко всему этому настоящие справки о своем материальном состоянии и контракты.
Скрипнула дверь, но шагов не было слышно, Джессамина даже не повернулась, продолжая перебирать письма.
— Корво, как ты думаешь – сколько я стою? – она повертело одно из писем в руках. – Как новенькие заводы по изготовлению ворвани? – письмо полетело прямиком в камин. – Или как несколько медных шахт? – еще один лист плавно лег во всепожирающее пламя. – О, или вот, флот из десяти кораблей.

Ей бы запереться от всего мира, отгородиться от него - от назойливых гувернанток и неизменно учтивых служанок, от своих строгих учителей и знатных людей, обращающихся к ней с каким-то несхождением; конечно, еще только наследница, не императрица. А ведь сложись все лучше и у империи был бы настоящий наследник, а не слишком мягкая девчонка, обласканная отцом. Они нарочито громко шепчутся, чтобы поддеть ее, чтобы она обязательно услышала и поняла - она для них разочарование. В любое другое время летели бы головы, но Джессамина слишком мягкая и трусливая - ей бы спрятаться от всего мира и сидеть тихо.
- По всей видимости, - Джессамина фыркает, сминая листок и пытаясь попасть им в камин, но упрямая бумага явно не хочет своей яркой смерти и летит мимо, стукаясь о гобелен. А ведь будут еще и еще, ведь, как говорится, упорство города берет, и на нее уже открыли, в некотором роде, охоту. У кого-то хватает честности и смелости это признать, но большая часть все же лицемерно врет ей прямо в лицо.
Джессамина перестала различать, где же ложь, а где правда. Когда искренность нонет в тонне лести, уже ничему не веришь и самые искрение слова кажутся ложью. Девушка подняла глаза, смотря как Корво сосредоточено сжигает остатки чужих любовных посланий. Наверное единственный, не считая отца, кто говорил ей правду, кто знал ее, по-настоящему, а не как большинство людей, не в качестве образа. Таких образов полно - взгляни на картины, красивые и правильные, всегда мудрые и знающие что делать, они корили Джессамину за все ее глупые мысли, не достойные наследницы.
- И тем не мене что-то с этим делать нужно. - Джессамина замирает, всего на секунду, пряча лицо в ладонях. - Я не хочу, зубы Чужого, как же я не хочу этого. - Она раздражено трет переносицу, словно пытаясь вытеснить эти мысли из черепной коробки. - Отец не настаивает, но он ждет, что я буду сознательной. А я ведь никого из них не знаю, абсолютно. Я знаю тебя, может, мне выбрать тебя? Хах...
Чем живут, чем дышат, что им нравится и какое прошлое за их плечами. По своей девичьей наивности Джессамина всех сравнивает со своим лордом-защитником и осознает, что всякий ее жених проигрывает ему, даже сам не понимая, что незримо соревнуется и терпит сокрушительный крах, разбиваясь о положительные качества другого человека, того, кого она знала, кажется, уже с половину своей жизни. Тот, кого все называют серконским выскочкой за глаза для нее ближе и дороже всякого из них, высокорожденных, знатных и "достойных".
Эти мысли пугают девушку, пугали с самого первого момента, как пролетели в ее голове, заставляя отвлекаться и рассматривать все под другим углом. Рассматривать Корво чуть пристальнее, чем оно то следовало, чем ей позволено. А потом она смеется сама над собой, над сложившейся ситуацией и своими детскими капризами.
Давно пора взрослеть и отметать эти детские истории. Даже если очень хочется...
- А на Серконосе сейчас, должно быть, солнце. - Джессамина сморит в окно и слабо улыбается, рассматривая нестройные ряды капель, стекающих по стеклу, они тарабанят и просят впустить их. - Может, убежим туда?
Пока никто не видит, на первом корабле, а когда спохватятся, будет слишком поздно. Они ведь уже не раз выходили в город, покуда никто не видел, и ведь тревоги так и не поднимали. Конечно внутренний рационализм говорил, что как минимум канцлер тайной полиции и лорд-защитник отца (а значит и сам отец) были в курсе подобных вольностей, но окна у нее не заколочены, а сама она не под замком, значит, не так уж и страшно, что дочь императора иногда выходит поглядеть на обычную жизнь. Она ведь не одна, с ней всегда Корво...

Джессамина лишь только пожала плечами. Таково их общество, без определенных правил и норм изъяснения двор потеряет всю свою привлекательность и возвышенность по отношению к обычному люду, а это, как известно, единственное отличие высшего слоя от низшего - манеры. За закрытыми дверьми дама может хоть сколько раз упоминать различные части тела Чужого, что тот даже икать устанет, но на публике не должна позволить себе лишнего, ведь в правилах общения всегда есть рамки, которых следовало бы придерживаться.
- Говорят, при Хурейне Моргенгаарде двору было позволено изъясняться только стихами, иначе их ссылали вглубь острова за невыполнение. - Джессамина представила собственные попытки сплести слова в стихотворную форму и невольно поежилась. Вспоминалось недовольно ворчание ее учителя Соколова, когда дело дошло до объяснения стихов; конечно "стишки-хуешки" тоже можно было бы принять за поэзию, только вот говорить этого ученому явно не следовало, тем боле, что он в очередной раз мучился похмельем. Джессамину это веселило, из всех своих учителей она отдавала свое внимание разве что только Антону с его гадливой манерой говорить все, что он думает и не бояться последствий, ибо человеку, что один лишь толкает прогресс, император позволял многое. И закрывал глаза тоже на очень многое. Например на то, что порой учитель изрекает при своей ученице такие выражения, что любая порядочная дама должна была упасть в обморок. Что ж, видно принцесса не была порядочной, ибо поведение учителя ее только веселило. И даже то, как он приползал на урок и пил из вазы, даже забыв перед этим предварительно вытащить оттуда цветы, а затем вытирал рот шторами, делая вид, что ничего особо не произошло. Когда-нибудь его точно побьют, если уже не били.
- Корво, что ты с ним сделал? - Джессамина напряглась. С одной стороны теперь понятно, почему в окно к ней не стучатся, как в каком-нибудь скрабезном романчике, приглашая посмотреть на звезды, хотя какие звезды в этом месяцы, только тучи да морось. А с другой, если кто-нибудь из них покалечится, то могут и скандал закатить. И пусть ей и самой опостылел очередной герой, стремящийся впечатлить ее своими подвигами, а так же романтичными действиями в духе серенад под окном, для которого было не жалко даже горшок с любимыми фиалками вниз метнуть, но с другой стороны было даже немного жаль, столько стараний, а ведь все в пустую...
Голова начинает предательски болеть и мелкие молоточки стучат по вискам, Джессамина горбится совсем не по королевски, растирая виски, в попытках унять нагрянувшую боль. Это нормально - так говорят - это из-за дождей.
- Мне хватило и того случая с хрустаками на берегу, - она слабо улыбнулась, вспоминая, сколько крика тогда было от гувернантки, увидевшей кровавые пальцы принцессы, а ее всего лишь тяпнул один из моллюсков и то его быстро удалось снять, даже следов не осталось, но дикий вой женщины уже было не остановить и к вечеру по городу бродил слух, что маленькую принцессу искусала целая стая хищных и голодных хрустаков чуть ли не до смерти, а император еще долго отчитывал дочь, что руки надо держать при себе и куда попало не совать. Эйхорн был достаточно разумным в этом плане и не трясся над дочерью, как бы сильно ему этого не хотелось, даруя ей личное пространство, за которое Джессамина была благодарна и оттого ей было еще совестливее разочаровывать его. 
- Не думаю, если я даже на Серконосе не была, - Джессамина развела руками, пряча грустную улыбку. Ей придется править, не скоро, она очень на это надеялась, но все же придется, местами, в которых она ни разу не была. Она удивленно взглянула на протянутую руку, отмечая следы от мозолей, явно от оружия. И замирает, не зная, что делать, сердце как-то слишком предательски начинает стучать сильнее, отдаваясь эхом в ушах. - Ну... - а с другой стороны любопытство и что-то еще, ей не особо ведомое, тянуло вперед, заставляя ухватиться за протянутую руку.
Ей бы думать о серьезном и о своем будущем, которое сейчас вылетело из головы, заменившись на неуклюжие движения ей незнакомого и хаотичного танца. И оступаясь, Джессамина смеялась, как не смеялась уже очень давно, наверное, со смерти матери и брата, с момента пропажи её сестры, так по детски наивно и открыто, забывая даже про то, что за окном отвратительный дождь, не так давно портящий ей настроение. Она закрывала глаза, пытаясь представить себя где-то очень далеко, где всегда светит солнце и дуют ветра, обвивая шею своего лорда-защитника, чтобы не упасть на пол и не разбить свои собственные хрупкие мечты.

Будущее пугало. Оно всегда пугает - тем что будет, тем, что произойдет и чего никогда не исполнится. Когда она была меньше, то не задумывалась над этим, но после смерти матери все словно надломилось, ее мир рухнул и не было никого, кто бы мог вернуть все на круги своя. Все просили пережить, а такое пережить невозможно, когда часть твоей жизни просто перестает существовать. Без раскатов грома, пламени и великих речей - просто есть, и вот уже и нет. И словно части тебя самой больше в этом мире не осталось, оторвали кусок и где его искать, чем заполнять образовавшуюся дыру.
За эти года она стала угрюмей, тише, и очень редко смеялась, если вообще себе это позволяла, ведь такие как она должны быть всегда собранными. Она искала в долге свое спасение, ведь в чем еще его искать, как среди кромешной тьмы.
Странное ощущение чего-то неправильного, Джессамина привыкла, что Корво всегда за ее спиной, всегда позади, не позволит ей пятиться назад и оступиться. Она привыкла к танцам, но в ней они не вызывали ничего, кроме обычной скучной данности, а прикосновения партнеров были лишь только легким касанием. Но собственную дрожь в своих пальцах сейчас она была не в состоянии объяснить, а все ее способности к анализу терпели крах перед этим. Тем более, что при попытке повторить вроде бы простые движения, ноги заплетались. За такое было стыдно, но при этом и смешно. Она и сама не помнила, кому и когда улыбалась в последний раз. Наверное, все же отцу. Или нет? Был ли кто-то в ее жизни настолько же близкий, способный хотя бы на время развеять ощущение вечного долга и невозможности от него убежать. Красивые слова о побеге всего лишь слова, а реальность в данный момент за дверью, не так уж и далеко, остается только остановиться.
Вот только останавливаться не хочется и от этого тревога лишь только нарастает. Как и легкость, как и радость, удивительная и ей уже почти забытая. Ведь она уже не ребенок, ей нельзя так делать.
Джессамина подавилась смехом и издала тихий писк, когда ее ноги оторвались от земли, ноги перестали ощущать опору и она по инерции сильнее прижалась к лорду-защитнику, хотя рационализм и говорил, что делать так вовсе не обязательно, нечто гадкое внутри желало быть ближе к Корво. За что было стыдно, что волновало даже сильнее, чем все проблемы, кои она должна была решать.
- Да, как будто он тогда меня чуть ли не сожрал, - Джессамина закатила глаза к расписному потолку, гристольские цветы расцвели на нем под кистью неизвестного художника и среди них яркими пятнами выделялись лепные узоры. - Все так сильно уверены, что я стеклянная и разобьюсь в любой момент. - Единственная и потому такая важная, ведь император без наследников шаток и под ударом, а она... а ей что. Желание народа важней желания одного человека и его волеизъявление куда как важней слов обычной девочки, которой не хочется быть привязанной в этом мире к единому месту, но придется. Она с грустью подумала, что никогда не отправится ни на Серконос, ни куда бы то ни было еще. Ее место только здесь  такова неотвратимая судьба.
- Я... - Джессамина замолкает, проглатывая невысказанные слова. Ей немного обидно, что все так быстро закончилось, что ей придется опять возвращаться в этот угрюмый мир, где льет нескончаемый дождь. Она пальцами проводит по щеке лорда-защитника, так странно видеть собственные белые пальцы, а если сравнивать с кожей серконца, то они превращаются практически в меловые. Она и сама не знает, что сказать, лишь только сердце в груди бьется слишком быстро и где-то в голове возникает мысль, что все очень неправильно.
Неужели глупая маленькая девочка влюбилась в собственного лорда-защитника, что так реагирует на каждое его прикосновение, на каждое слово? Чтобы сказал двор, чтобы сказал отец, если бы узнал?
Странно, но Джессамину это совсем не волнует.

Отредактировано Jessamine Kaldwin (21-07-2017 15:15:19)

Её дом казался её же клеткой, но добровольной и необходимой. Ведь домашняя певчая пичуга, если ей открыть дверцу улетит, взлетит высоко к небу и погибнет через несколько дней, от голода или же от острых когтей ужасного хищника. И неизвестно, стоили ли эти секунды счастья и воли той участи, кою ей приготовила судьба. Джессамина успокаивала себя этим, мол, нет ничего плохого, в плотных стенах, сомкнувшихся над ней этой самой клеткой. Здесь она в безопасности, комфорте и именно здесь она имеет то, о чем мечтают другие. Есть люди, кои каждый день выживают и борются за свою жизнь, испытывают непреодолимые трудности и оттого не стоит сравнивать свою комфортную жизнь с чем-то плохим. Нет, если так поразмыслить, то она хороша, с запретами, но их можно пережить и даже с ними смириться. Ведь есть те, кому намного хуже.
А, значит, и не смей желать для себя чего-то другого. Чем не мил тебе этот свет и огромное количество людей, тебя окружающих - таких благородных и очаровательных в своих манерах? Чем плохо их общество и их образ жизни? Словно до тебя никто не пытался бунтовать простив этих правил - ну и где сейчас эти смельчаки, пошедшие наперекор устоям? Спят вечным сном, если не забытые, то охаянные и подвиг их воспевается как трусость и малодушие. История благоволит победителям и их деяниям, а не желаниям капризного ребенка, которому не привыкли отказывать.
По крайне мере, она пытается себя в этом убедить.
И в том, что эта дрожь в пальцах и все эти мысли, от которых не спастись даже во сне, все это лишь напускное, ее собственный гадкий каприз, на который не стоит обращать внимание даже ей самой. И портить жизнь кому-нибудь другому, тоже. Со стороны наверняка она выглядит как глупый маленький ребенок, что увлекся и считает, словно это забавная игра. В этом так просто убедить себя, если хорошенько призадуматься. Всю свою жизнь она старалась никого не обижать, быть человеком добрым, по крайне мере, не проявлять жестокости и эгоцентризма по отношению к другим. И каждый раз, вновь засмотревшись, задумавшись и распаляя в себе что-то иное, нежели дружественная привязанность, трясла головой, пытаясь выкинуть эти мысли и размышляя о том, что это жестоко. Не говоря уже о том, что это опасно и, по отношению к другому, эгоистично. Еще одной причиной был страх, за всю свою привязанность получить, от силы, лишь только легкую сострадательную улыбку, от которой бы сделалось еще хуже, ведь что она может знать о настоящей любви,  та, чей мир вертится только вокруг одной единственной Башни.
Джессамина вздрогнула, пальцы мелко дрожали, но вовсе не от холода, которого в протопленной комнате и в помине не было. Нет, это была другая дрожь - от волнения, непонимания и сомнения. Её лорд-защитник не имел привычки издеваться над своей подопечной таким жестоким образом, ну или она хотя бы надеялась на этот счет. Она молчала, не осознавая, что ей делать дальше - поблагодарить и уйти? Или просто уйти, не сказав ни слова, чтобы уж точно не сделать только хуже.
- Да... простить... - Джессамина оглянулась на дверь, словно ожидая, что сейчас она распахнется и в ней появится кто угодно, хоть сам Чужой, чтобы развеять этот странный, эфемерный момент. Но створки были неподвижны, а из шума можно было выделить лишь только потрескивающие в камине поленья. Девушка дотронулась пальцами до шеи лорда-защитника, из-за опущенного лица было невозможно рассмотреть взгляда, ни грамма сомнения в действиях или нежелания. Коснулась губами самого уголка рта, словно и сама не осознавая, что делает, опасаясь собственных ощущений и того, что происходит. Но пол под ней не разверзся и демоны ее не утащили за такое, все осталось как прежде - ничто не поменялось от поцелуя, который стал для нее всем. Джессамина отпустила Корво, теперь, действительно, не осознавая, что делать дальше. - Прости меня.
И ринулась к двери, просто чтобы сбежать от происходящего, ведь сделать хуже чем есть, она уже вряд ли сможет.

Есть действия, последствия от которых неуклонно ведут к абсолютному изменению твоей жизни. Поступки, что словно заклинивший рубильник, который сложно потянуть на себя, но если удастся, но произойдут события, которых ты никак не ожидаешь. Но которые определенно повлияют на твое мировоззрение, на то, как ты видишь эту жизнь и как воспринимаешь ее. И неизвестно даже, хорошо это или плохо, что эти изменения произошли. Не этого ли ты хотел? Или ожидал другого?
Ей всегда говорили, что следует думать перед тем, как делать. В конечном счете, она ведь будущая императрица, надежда империи, и каждое ее последующее слово будет вершить судьбы людей, определять их будущее и то, что произойдет: будут ли они жить в процветаемой стране или же захлебнутся кровью войны. Ей всегда говорили, что последствия ее действий будут влиять на многих, резко и неуклонимо. Когда-то все это казалось чем-то далеким и несоизмеримо пугающим. Сейчас же... стало еще страшней.
Со всеми этими присказками она успела забыть, что, как и все, является человеком. Рациональная часть сознания просила подумать или хотя бы уже не усугублять ситуацию, нечто же более... импульсивное, подкидывало столько несвязных мыслей, что оставалось лишь только выть. Тем не менее эти две сущности единой и целой личности были солидарны в том, что нужно уйти. И больше никогда не возвращаться к произошедшему, думать об этом, как о странном сне, где все пошло совсем не так, как было задумано.
Но чужие слова заставляют остановиться, горбить вечно развернутые плечи, словно сейчас полетят камни. Ее собственная натура боялась того, что может произойти, но одновременно и желала узнать - что же дальше? Как интересная книга, только вместо кульминации приключений нечто иное, от чего девушка дрожит и боится.
Ее пальцы почти коснулись ручки двери, ощутив холодный метал, но замерли, мелко подрагивая. Никогда еще в своей жизни она не испытывала такой паники, казалось, что возможность выбежать отсюда как можно скорей была самой оптимальной, но что куда важней, Джессамина ощущала, как ее лорд-защитник подходит ближе, слышала его еле различимые шаги и куда как более четкие слова. Пришлось повернуться, вжавшись в дверь, а ведь если кто-то с другой стороны потянет на себя, она рухнет в коридор, это уж точно.
Ей стоило больших усилий поднять глаза, рассматривая Корво - чего он ждет? О чем думает?
- Что... что ты хочешь знать? - девушка кусает собственную губу, до боли, от всего этого волнения, дурная привычка от которой, как казалось, она успела избавиться, но нет. Она сцепляет руки в замок на груди, тут же опуская их вниз, ей страшно, ей волнительно. Хочется вновь опустить взгляд, а лучше надавить на ручку и все же выйти, вот только несчастное металлическое изделие стонет от того, с какой силой ее сжал лорд-защитник, еще немного и она вовсе треснет.
А ведь в чем-то он прав. Побегом ничего не решить. Все, чему нельзя было происходить, произошло, этого не изменить и не забыть, если только высшие силы не решат вмешаться, стерев их память, вычеркнув этот ужасно дождливый день из всех воспоминаний. Молния сверкнула, а за ней должен пойти раскат грома -  таков закон природы.
- Это все я... мне надо было быть осторожней, - Джессамина качает головой, поздно уже сокрушаться. - Я не хотела никого обидеть. Просто... когда они все рядом, мне так одиноко и печально, не то что с тобой. Они слышат, но не слушают, я вижу. И все что я знаю... - она вздохнула, пытаясь отступить, но дверь не давала. - Кажется, я люблю тебя, Корво.
Это сложно говорить, намного сложней, чем она думала. Мысль превращается в связную речь довольно легко, но вот чувства, с ними сложней, их даже нельзя толком описать, они просто есть, существуют, от них не избавиться как от неприятной мысли и не выкинуть, словно вещь, они всегда рядом, всегда будоражат сознание и затухают долго, порой мучительно.
- Я выбираю тебя... - она лишь надеялась, что он не спросит "почему" ведь и сама толком не знала ответа. Наверное потому, что в итоге, любят не за качества человека, но за то, какие качества он сам пробуждает в любящем. Что заставляет переосмыслить, что принять и чего бояться...