Страх преследовал его практически всю жизнь. Страх перед отцом, перед учителями, студентами, копами. Перед правосудием. Казалось, вот ты "король" в собственной академии, которой владеет твой же отец, — живи и радуйся перспективам и действительности. Но когда Шон Прескотт за любую твою провинность выедает тебе мозг, когда в любой момент может всё рухнуть... волей-неволей начинаешь опасаться за своё положение. Нейтан нажил себе паранойю и нервные расстройства. Даже таблетки мало помогали ему сохранять рассудок и с высоты своего положения смотреть на остальных учеников. Вместо этого в висках постоянно пульсировала мысль: "Меня ненавидят все. Все хотят, чтобы со мной что-нибудь случилось, чтобы я исчез," — подобно Рэйчел. Порой он и сам хотел, чтобы это произошло: разве тогда все его проблемы не закончатся в один миг? Но следом за этим желанием приходило и понимание того, что ни хрена-то он не хочет исчезать или становиться таким же, как остальные. Что он без отца? Кто он?

Вопреки сложившемуся всеобщему мнению, Нейтан не чувствовал себя особенным. Скорее, ему это настойчиво вбивали в голову все, начиная с тех же самых учителей, лижущих задницу отцу, и заканчивая психиатром: "Ты должен понимать, что каждый человек отличается от остальных". Вот только ничего подобного. У всех есть проблемы, только степени у этих проблем разные. Но в наживании этих самых проблем младший Прескотт всегда был асом. То приступ агрессии случится прямо посреди лекции Джефферсона, то новая пушка напомнит о себе, обдав холодом металла бок. Порой хотелось выпустить пулю то кому-нибудь в сердце, то себе — в висок. Но наравне с адекватностью умение принимать обдуманные решения к Нейтану так и не пришло. Он и учениц-то никогда бы не смог научиться выкрадывать с вечеринок и фотографировать, если бы не учитель фотографии, ставший для него персональным наставником, научив азам и теперь пытаясь добиться в снимках последователя хоть капли собственного стиля и умений. Неудачнику Нейтану и это удавалось с трудом, иначе Рэйчел не покоилась бы в земле, а ходила такой же потерянной, как Кейт Марш и присматривалась к ближайшим крышам или колким-острым лезвиям, так подходящим к тонкой коже на девичьих запястьях.

К личным трагедиям-проблемам прибавилась ещё одна в виде новичка, сразу не понравившегося Нейту. Что за взгляд? Что за задирание подбородка? Нейтан умел преувеличивать, но присмотритесь! Этот парень из класса науки выглядел так, будто все ему тут обязаны. Будто не Прескотт, но он сам — тот, за кем должны виться самые грудастые девчонки академии, а учителя — автоматически ставить лучшие оценки вместо низких баллов. Никто и никогда даже не пытался занять "престол" Нейтана. Иначе кто устроит за деньги Шона вечеринку с невероятным количеством алкоголя и наркотиков? Благодаря кому можно забыть об учёбе и личных переживаниях хотя бы на один вечер? А что этот... что он-то сможет?

Поначалу Прескотт бросал на него презрительные взгляды в коридорах в надежде, что тот потупится и снимет с головы невидимую не_свою корону. Потом, поняв, что не действует на новичка такой метод, пытался всячески показать, кто тут главный: то новую вечеринку закатит со всеми прилагающимися слухами в виде прескоттской щедрости на вещества и самых известных диджеев; то учителя на три буквы при нём же пошлёт — смотри, мне за это ничего не будет, ты-то так не можешь! И ни хрена не работало. Более того, собственное порой глупое поведение, смахивающее на детское "у меня игрушка круче", начинало раздражать.

[float=right][/float]Тогда Нейтан решил идти другим путём. Начать копать на новенького, ища его слабые места, ища компромат, чтобы только заставить его понять, что связи и имя Прескоттов в Блэквелле — в Аркадии Бэй — здесь выше каждого студента. Студента-новичка тем более. Сперва Нейт узнал имя Гамболла. Затем ему пришлось влезть ночью в кабинет директора. Уж без понятия, как можно было это сделать из самой академии, но окно в кабинете Уэллса до конца не было закрыто, так что пробраться через него и не быть замеченным — как два пальца об асфальт. Ректору стоило бы меньше пить, тогда и безопасность своих владений не ставил бы под сомнение и не сводил к нулю. Ведь за деньги Прескоттов, в конце концов, здесь стояла сигнализация. Дальше дело за малым: документы были на самом виду, ещё как следует не задвинутые другими бумагами. Наняв детектива за деньги отца — да, пап, я купил новый прожектор вместо сломанного, в комнату, — и отдав найденные документы, в конце концов Прескотт получил информацию, заставившую на секунду его губы скривиться в оскале-улыбке. Вот и попалась рыбка на крючок. Кто бы мог подумать, что чужие документы окажутся подделкой? Качественной, чтобы провести академию, но не настолько, чтобы намётанному глазу специалиста не обнаружить ни одного прокола. На руках у Прескотта было то, чем можно при любом удобном случае надавить на Гамболла.

Вот только не было времени. Как назло, если раньше этот парнишка постоянно мозолил Нейтану глаза, то сейчас его никак не получалось отловить. То перед самым звонком тот на глазах Прескотта заходил в кабинет, то был им замечен слишком далеко, чтобы бросать своего собеседника из "Циклона" и нестись следом. Ещё чего. И всё-таки мысль о том, что управа на Гамболла всё-таки нашлась, грела, так что такое положение вещей почти и не расстраивало. Если бы не паранойя, будто метивший на его место новичок может найти последователей среди других студентов — поддающихся прессингу "Циклона" гиков-фриков никто не отменял — Нейтан вообще о нём мог бы забыть на какое-то время. Между ними повисла неопределённость: Гамболл всё ещё представлял собой опасность, а Нейт имел на руках неопровержимые доказательства того, что тот получил место в академии отнюдь не благодаря приметившей его талант к науке — спасибо отметкам преподавателей в документах — судьбе.

Но сколько бы их не разбрасывал случай, всё-таки однажды они должны были столкнуться лицом к лицу. Лучше бы не в коридоре, конечно, но глупо возмущаться, когда твой недруг всё-таки оказывается прямо перед тобой. Прескотт только вышел из кабинета, собираясь встретиться с Вик на территории перед академией, но вместо того, чтобы спокойно добраться до выхода из здания, оказался снесён кем-то. Кто бы мог подумать, что "кем-то" окажется сам Гамболл, с которым так долго хотелось — чего отрицать — поговорить. По инерции отступив на шаг назад — ну осторожнее надо быть! — Нейт удержался от того, чтобы потереть место удара, с удивлением заметив, что столкнувшийся с ним ученик уронил какой-то до ужаса знакомый листок. Прескотт быстро нагнулся, чуть не стукнувшись лбом с Гамболлом, но всё-таки первый поднял его.

— Что это тут у нас? — спросил он с ухмылкой, в ту же секунду сползшей с лица. Прямо на него смотрела никто иная, как Рэйчел Эмбер, нервирующая его во всех коридорах, начиная от академии, до местных забегаловок, своей фотографией. Край листовки был смят нервно сжавшимися пальцами, а к горлу неожиданно подступил ком. Приступ паники. Как же, блядь, не вовремя-то.

Голос Гамболла вывел Нейтана из ступора. Конечно, он и подумать не мог, что этот новичок ещё способен его удивить. На кой ему это объявление? Неужто решил податься в добровольцы и помочь с расклейкой? Да только позади листа потрёпанной бумаги остались разводы от клея, так что... Нейт лихорадочно думал, мог ли Гамболл сыграть в детектива. Эмбер пропала задолго до его появления в Аркадии Бэй, так что видеть, как психуя и то и дело поддаваясь панике Прескотт закапывал тело девушки, попросту не мог. Не мог же? Нейтан оторвал взгляд от фотографии, смерив прищуренными глазами новичка.

— Что, заинтересовало? — произнёс-прошипел он, всё так же сжимая объявление и не торопясь отдать его Гамболлу.

Отредактировано Nathan Prescott (10-02-2017 09:58:08)

А что? Это прекрасное сравнение: Аркадия Бэй всех волей-неволей распределяла по ролям своих жителей на таких вот зверей и их дрессировщиков. Небольшой шаг в сторону, и палка больно ударит по спине. Тут либо ты, либо тебя, и Нейтану приходилось учиться делать нападки первым, чтобы предотвратить чью-то — кого-то более быстрого, сильного и способного здесь выжить. От Прескотта, как от сына влиятельного богатого человека с вечно вылизанной репутацией, ждали каких-то заслуг, чего-то такого, что он не мог и не умел дать обществу и своей семье. Поэтому в ответ на упрёки он всё больше и больше озлоблялся, скалил зубы. Итог ему и самому не нравился, но привычка, выработанная годами, не позволяла спокойнее относиться к другим. Скорее, окончательно заставила поверить, что каждый желает ему зла. Так что палки он и впрямь ожидал. Откуда угодно, ощутимую, тяжёлую и порой совершенно ни за что.

— Я знаю только одно, — небольшая пауза, в течение которой слова собираются, копятся на языке в связное предложение, а Нейтан в это время скользит взглядом по Гамболлу, подобно хищнику, ищущему слабое место жертвы, — этот город не такой безопасный, каким кажется на первый взгляд.

О нет, начиная от черты, отделяющий Аркадию Бэй от остального света и заканчивая кромкой воды, откуда киты совершают своё массовое самоубийство, та полнилась, кишела, выплёвывала из себя таких вот Прескоттов. Злых, готовых ходить по головам и делать всё ради того, чтобы себя обезопасить. Чтобы оказаться наголову выше остальных обывателей светлых, густо натыканных домами-забегаловками-магазинчиками-парками улиц. Именно здесь копятся такие люди, как Нейтан, как маньяк Джефферсон, как алкоголик Уэллс, как параноик Мэдсен. Создают то общество, от которого хочется бежать, опасаясь за собственную жизнь. Потому что упаси Боже от встречи с Нейтаном, от Джефферсона в проявочной, от такого пьющего директора. Разве что фанатизм охраной Блэквелла Мэдсеном мог дать чувство хоть какой-то безопасности. Уж он-то точно в обиду не даст.

Нейтан даже не начинает возмущаться, когда под натиском Гамболла вынужденно отступает на шаг, теряя на долю секунды точку опоры под ногами, и пытается найти равновесие. Он оглядывается на прошедшего в кабинет парня, настороженно, словно сторожевой пёс перед незнакомым до сего момента гостем хозяина, высматривает в том новые признаки опасности. Ему уж очень не нравится альтруизм новичка, то, как Гамболл горит идеей помощи родителям Эмбер и поисков пропавшей девчонки. Конечно, ведь это грозит вылиться в поимку Прескотта, потому что ну кому, как не ему знать, на что способны ребята его возраста. Полицию, Прайс, родителей Рейчел он сам водит за нос, но если кто-то всерьёз возьмётся за расследование обстоятельств, при которых пропала последняя — вполне может найти зацепки. И пусть Джефферсон постарался, пусть все — все ли? — улики были начисто вылизаны до полного отсутствия, но никогда нельзя быть уверенным в том, что ничего не осталось.

Доброты, о которой они тут так распинаются, в Аркадии — шаром покати. Нейт с самого детства воочию видит, что такое понятие в этих местах — пустой звук. Собственный отец изо дня в день плевал на наличие у себя ребёнка, не поощрял успехи и в конечном итоге добился того, что сын его вырос озлобленным на весь мир заносчивым и несносным. Ещё с младших классов Нейтан копировал Шона Прескотта, смело шагая по головам, сваливая свои проступки на других и заставляя многих учеников средней школы бояться. Неугодных всё равно можно было слить через связи отца. Если старший Прескотт мог постоять за сына, то в остальном вёл себя так, словно они и не родственники вовсе, а отчитать Нейта — это, наверное, святое. Никто никогда не интересовался, всё ли у Нейтана в порядке, и забивание на чужие проблемы — прямой итог увиденного к себе отношения в обществе. В семье.

— Я знаю, что всем на всех плевать! — взрывается Прескотт, когда монолог Гамболла становится невыносимым, когда кажется до смешного глупым, с его нападками и изречениями о всеобщем разовом помешательстве на игнорировании чужих проблем. — Это, блять, нормально. Люди — эгоисты, они не хотят лезть к другим и ограничиваются своей жизнью. Тебе своих проблем не хватает? Хочешь, чтобы их стало больше? Так искал бы в другом месте, а Рейчел — это не шутки.

Вообще-то, Рейчел нравилась Нейтану. Рейчел нравится ему до сих пор: красивая, умная, общительная. Одна из тех редких людей, кто не считал Нейта воплощением зла. Не даром именно её он выбрал своей моделью, чтобы практиковаться уже без учителя фотографии. И когда сердце Эмбер остановилось — Прескотт не только волновался за себя, проклинал свою "удачливость" потому, что убил просто человека. Он убил Рейчел. И даже сейчас он желает, чтобы вместо неё там оказался кто-то, чья смерть не стала бы таким шоком, не прошлась бы болезненным током по телу. К Эмбер было легко привязаться. Смириться с тем, что именно его руки ввели смертельную дозу — сложно.

— Все давно привыкли к тому, что большинству насрать на их проблемы, — уже спокойнее продолжает Нейтан, заставив сделать себя несколько глубоких вдохов-выдохов. — И если ты думаешь, что твоя добродетель — это что-то мега крутое, то нет, вынужден разочаровать. Это глупость. Вместо благодарностей дождёшься однажды ножа в спину, когда придёшь к её родителям с охуительно "замечательными" известиями: девчонка по-любому смылась с каким-нибудь своим дружком, здесь каждый уверен в этом. И следи, для начала, за собой.

Голос Гамболла проникает в черепную коробку, вбиваясь маленькими молоточками. Усиленный гневом, он каждое слово вгоняет в мозг и заставляет вернуться назад в ту ночь: далёкие огни города недалеко от свалки, тишина, пустая склянка, отброшенный шприц. Штатив, таймер на фотоаппарате, самое удачное фото. Сдавленные предсмертые хрипы-всхлипы Эмбер. Всё возникает в голове так быстро, будто кто-то на прожекторе сменяет слайды каждый миг. Терпеть хренову ностальгию практически невозможно, и Нейтан гонит её, гонит как можно дальше вместе с желанием Гамболла найти ответ.

— Оставь это, — просьбой слетает с губ. Наверняка что-то упущено, да и Нейтан — не самый осторожный человек, поэтому начни под него копать, и доказательства его вины будут как на ладони. Сидеть в тюрьме, лежать в больнице, гнить взаперти Нейт не хочет, и сейчас готов нестись к профессору, чтобы прекратить их деятельность. Мимолётное, спонтанное желание умирает, не успев разжечься костром, и Нейтан, уставший от разговора, окунавшего в воспоминания с головой, повторяет. — Не лезь.

Как так сложилось, что Нейтан превратился в дёрганного подростка, этакого популярного парня, за глаза называемого торчком, чья задница ничего не стоит? Очень просто. Попал в плохое окружение, родился не в той семье. И всё завертелось, будто бы и без его ведома. По накатанной, снежным шаром, из маленького снежка превратившегося в хорошую такую основу для снеговика. Он бы, может, и рос обычным ребёнком, обычным подростком, но из-за сложившихся обстоятельств, из-за своего восприятия всё пошло наперекосяк. И вот он уже, в свои-то восемнадцать лет, пациент психиатра, наркоман, тусовщик, прожигающий жизнь. Убийца. Психопат. И как тут, после того, как тебе листовкой тычут в твою же ошибку, не испугаться, не попытаться всю деятельность "сыщика хренова" свести на нет, пока не стало слишком поздно? И вот, Нейтан ведь пытался. Выходило из рук вон плохо, ни черта не получалось, потому что Гамболл упёрся, и они стояли сейчас двумя баранами, выставив рога друг на друга и не спеша дать дорогу другому. Прескотт попросту не мог забить. Позволить вести расследование — вырыть себе могилу. А он ох как не хотел, чтобы из-за какого-то новенького парнишки, совсем недавно появившегося в их Блэквелле, его отправили прямиком в тюрьму. Не хотел он ни сидеть, ни признавать, что Рейчел мертва. Жить, представляя, практически в это веря, что Эмбер умотала куда подальше от Аркадии, было куда легче, чем понимать, что та покоится на свалке, старательно закопанная неудачником Нейтом. Он оправдывал это звание: сколько раз видел, как Джефферсон ловко справлялся со своей работой. Набирал из ампулы наркотик в шприц, делал укол, а после — превращал бессознательных девушек в оружие на поле боя фотографии. Не стоило уходить в произвол, а быть ассистентом не так уж и плохо. Сколько же амбиций и желания идти по стопам было в Прескотте, что сдержаться у него не получилось. До сих пор не выходило, потому что после Рейчел были другие девушки. На этот раз хоть получалось без таких неудач. Страх повторения истории не позволял Нейтану пускать всё на самотёк, заставлял точно отмерять дозировку, чтобы только не случилось того же, что некогда погубило Эмбер.

— Так зачем просишь помощи, если и один человек может справиться с пропажей? — зло шипит сквозь зубы Нейтан. Всё происходящее ему не нравится: хочется, чтобы этот Гамболл сгинул к чертям, исчез из Аркадии и больше никогда здесь не появлялся. По-хорошему, его бы вообще отправить в тот же Лос-Анджелес, куда вполне могла бы уехать Рейчел — сколько грезила о нём, — сказать, что наверняка он отыщет её там, а пока будет бродить по бесконечно огромному городу — уж в сравнении-то с Аркадией — Джефферсону сказать, что нашёлся тут доброволец, ищет девчонку. Если они не хотят погореть — нужно что-то с ним делать. Да только Нейт прекрасно знал, что скажет ему преподаватель: не лезть ни во что, не высовываться, а если Прескотт наделает глупостей — пусть сам с этим разбирается и не смеет тянуть на дно заодно и его. Улик не осталось, как же. Многие преступники, наверняка, так и думают. И что же? За решёткой небось сидят, да всё гадают, где просчитались. И скольких гениев своего дела нашла полиция. Нейтан не был гением, а вот полнейшим неудачником вполне. Но сравнивать Гамболла с полицией было бы слишком громким заявлением. Это ведь всего лишь такой же подросток, как и все остальные. Сам наделает кучу ошибок, уйдёт слишком далеко от разгадки, запутается, да и бросит своё заведомо провальное занятие. Только вот кому, как не Прескотту знать, на что способен такой вот с виду обычный подросток? Блэквелл показывал и не такие чудеса своими студентами. Не зря же недавно им было рассказано о конкурсе, выигрыш в котором — участие в выставке высокого уровня. В них верят, верят как во взрослых. Нейтан окончательно путается в том, можно ли пускать на самотёк ситуацию с Гамболлом, и страх быть пойманным оказывается ключевым фактором, заставляющим его не отступать, продолжать гнуть свою линию, только бы никто так и не узнал, где сейчас находится Рейчел.

Однако они оба ни к чему не могут прийти. Нейтан не имеет права не остановить Гамболла. Тому ведь только подавай возможность найти девчонку: может, для него это такое развлечение, за которое он берётся только затем, чтобы убить скуку. Берётся со всей серьёзностью, пока первое впечатление от дела не сгладится, пока другие заботы не поглотят. Тут бы помочь: пригласить на вечеринку, посоветовать расслабиться и получать удовольствие. Заводи знакомства, ведь быть белой вороной — гиблая идея, закинься алкоголем или сразу скрути косяк, не думай о всяких глупостях. А то затеял игру невесть во что. И тогда даже мысли не возникнет о том, чтобы заниматься самодеятельностью, чем-то сложным, имея на руках лишь листовку и желание помочь.

Но Прескотт и этого не хочет. Местный король встал и упёрся всё тем же бараном. Этого? Пускать на вечеринку? Разве что к остальным фрикам-гикам, пока вип-зона будет веселиться по-своему. Он лично позаботится о том, чтобы новенький не прошёл дальше тусовки неудачников. Потому что его пугает не только заинтересованность Гамболла в поиске, но и этот взгляд. У Нейтана порой он был надменным. У новенького — взгляд знающего себе цену человека. И та цена на голову выше прескоттской. Наверное, именно это и выводило из себя Нейта, невыносимо жгло глаза в коридоре академии, заставляя относиться к Гамболлу с особой неприязнью.

Нейтан был неким чёрным королём. Злым, за глаза вспоминаемым только самыми плохими словами. И всё же королём, вокруг которого крутились подданные. Быть ближе к которому — набивать цену и себе. А те, кого не интересовало общество Нейта, обычно становились изгоями общества или попросту не замечаемыми людьми. Вспомнить того же Дэниела: вечно сидит, никому ненужный и одинокий, да рисует что-то в своём альбоме. Только вот на деле, получает тысячу обзывательств, тычков в плечо от бигфутов, не способный даже явиться на тусовку, чтобы исправить положение. Ведь уже никак не исправишь. Гамболл, напротив, явился, будто король белый. И только его незаинтересованность в сборе вокруг себя шайки идиотов, носящихся вокруг него, как обычно носятся Тейлор и Кортни вокруг Виктории, заставляла по прежнему не сдавать позиции положению Нейтана. И хорошо бы так и было, потому что стоит Гамболлу хоть немного задуматься об этом, и студенты потянутся к нему, как к тому, кто может составить конкуренцию Прескотту, тому, про кого плохое говорить и не захочется. Нет, он был таким же простым подростком — или казался таковым, — однако была в нём та же добродетель, было понимание собственной важности. Такая совокупность выбивала землю из-под ног Нейта, заставляя относиться с неприязнью к тому, кто, на деле, пока не сделал ему ничего по-настоящему плохого.

Упоминание о подделанных документах на долю секунды сбивает спесь с новенького, и Нейтан успевает внутренне обрадоваться этому. Нашлась управа, вот теперь-то посмотрим кто кого. Для ещё большего эффекта достать бы заключение детектива, но оно лежит — снежно-белые-листы-мятый-угол — на столе в его комнате. И не утащишь за собой Гамболла, чтобы ткнуть носом: а вот тут, дружок, ты облажался. Нейт бы посмотрел, как изменится лицо внезапно такого явного противника, когда он поймёт, что его поймали за руку на не просто мелкой проказе, но настоящем нарушении, способном закончить его обучение в академии буквально в секунду, не успеет и "блять" произнести. Вот только слишком быстро Гамболл приходит в себя. Взгляд — глаза в глаза — решительный, опасный. Только тронь, и от тебя живого места не останется. Нейтан рефлекторно пытается делать вид, будто его это не сбивает с толка. Он даже шага назад не делает, стойко выдерживая решительную походку Гамболла, которой бы бояться стоило, столько в ней практически неприкрытого гнева. Забавно. В какой-то момент они будто меняются ролями, ведь совсем недавно это Прескотт мрачной и зловещей тучей нависал над неприятелем, а теперь тот, будто копируя манеру нападения, стоит почти вплотную, дыша яростью в лицо. И едко-едко выплёвывает каждую фразу. Нейтан готовится защищаться, дерзить, ядом каждое сказанное слово крыть, но не может. Вместо этого он неконтролируемо бледнеет, на секунду не скрывая затравленного вида. Он-то прекрасно знает о своей вине. Его гложет вся эта история с Эмбер, не даёт даже вдоха спокойного сделать, чтобы не бояться того, что всё раскроется. Прескотт, вопреки виду несносного мальчишки, на деле жалеет о той фотосессии, рад бы вернуться в прошлое и к чертям перечеркнуть тот день, но вместо этого может только разрисовывать пометку в старом календаре и пытаться хотя бы не думать о Рейчел.

— Ты что-то знаешь?.. — он насильно трясёт головой, потому что фраза бесконтрольно срывается с губ, он не успевает её даже обдумать прежде, чем глупо дать понять, будто если его обвиняют в убийстве, то имеют на это веские причины. Смысл всей тирады разом стирается, оставляя только это вот: "Это ты убил Рейчел Эмбер," — как будто ему уже ставят окончательный приговор. Желание вжаться в дверь, выпасть в коридор и вообще нахуй свалить из города невыносимо сосёт под ложечкой, вызывая вполне явный физический спазм, но Нейтан стойко держится. — Она уехала, слышишь?! Уехала из города! Я её... блять.

Сложившиеся обстоятельства совсем не дают Нейтану ответить хоть что-то внятное, как-то сгладить обвинение. Да хоть в лицо рассмеяться. Он не может. Невыносимость происходящего накаляется до предела, и Прескотт отталкивает от себя Гамболла, потому что терпеть давление и смысловое, и физическое, также сложно, как и сказать хоть что-нибудь внятное. Свести обвинение на нет или, если уж на то пошло, хотя бы в лицо рассмеяться. Я? Убил? Ага, конечно. Вот только он правда убил. По неосторожности, но всё же на нём лежала вина за чью-то оборвавшуюся жизнь. Оборвавшуюся внезапно и глупо.

Выдержки в Прескотте — нуль или отрицательное число. Порой он не может контролировать себя, срывается и выдаётся с головой. Он разрывается между тем, чтобы дать дёру или, вот действительно, треснуть Гамболлу, только бы выбить из него всю дурь. Но нерешительность, выбор пригвождают к месту, продолжая паузу, в которой звучит чужой, всё такой же ядовитый, голос. Будто в голову проникает муками совести, вины и ненависти к себе за то, что произошло по вине Нейта. Он, блять, не хотел, чтобы Рейчел умерла, ему было даже жаль. Но теперь ему всю жизнь придётся бояться, что появятся вот такие Гамболлы, для которых найти правду — вопрос принципа. Как же хотелось, чтобы разговор закончился. Чтобы вечером планировалась какая-нибудь движуха, где можно закинуть в себя белым порошком забвение и наравне с той датой вычеркнуть и лицо Гамболла с листовкой в руке, и этот кабинет в придачу. Как главные символы отстойного дня, когда Нейт знать не знает, как вывернуться, как свернуть разговор и сбросить с себя обвинение, на деле являющееся всего лишь предположением, сказанным только для того, чтобы Прескотт перестал отпираться и мешать. Что ответить, Нейтан понятия не имеет. Всё идёт не так, разговор обернулся против него же, и как теперь быть, он понятия не имеет.

Они сейчас так похожи. Кажется, не только Нейтан внешне всё тот же надменный придурок, а внутри — уставший постоянно пугаться трус. Гамболл тоже с виду был обычным парнем, а вон, надрался, наширялся, да ещё и сигарету принял. Будто тоже устал от чего-то, что его гложет. Всё-таки, не у одного Прескотта случаются проблемы. То ли наркотик действует неожиданно по-иному, то ли звёзды так сложились, но Нейт сейчас даже не ненавидит влезшего куда не следует парнишку. А, надо сказать, ненависть ко всем и вся у Нейтана была словно его частью. Может, и от этого он попросту устал. Когда ты совершаешь плохие поступки, порой их неправильность доходит до мозга с опозданием. Так и случилось с Эмбер: она всё время просыпалась, не давая сделать нормальное фото, и после очередной дозы зашлась хрипом, белой пеной изо рта. Умерла. Нейтан ещё долго проигрывал этот эпизод в своей голове, не понимая толком, как такое могло произойти. Но если часть проступков можно простить, то есть такие, за которыми всегда следует наказание. Даже если всё произошедшее — простая случайность. Тем более, если этой случайностью было убийство. Нейтан не был богом, чтобы вершить судьбу девушки, но, тем не менее, оборвал её жизнь, только тогда осознав, насколько это хрупкая штука. Сейчас он совсем не уверен в том, что с ним такое больше не случится. Потому что он Нейтан Прескотт. У Нейтана Прескотта всегда всё идёт по пизде.

И вот этот Гамболл, сперва маякнувший новой опасностью, но, после, так и не выдавший Нейта. Почему? Ведь все люди — враги. Что бы ты ни сделал, всегда появится тот, кто воспользуется информацией и испоганит тебе жизнь. Для Прескотта такое отношение ко всем — норма. Он и рад тянуться к людям, но с Джефферсоном вон как вышло. Взяв под опеку своего студента, учитель вскоре превратил его в монстра. Или просто обнажил натуру Нейтана, показав ему самому, на что он способен? Про всю эту историю давно хотелось просто забыть, забить и двигаться дальше, да кто позволит? Вон, ещё одно сообщение. Насрать. Когда Гамболл садится на скамью, Нейт лезет за телефоном и отрубает его к чёртовой матери, чтобы не мешал, да упирается в эту самую скамейку ногой, убирая руку в карман. Сигарета на уголке губ. Он сам не знает, что на него находит в тот момент, когда с языка слетает такое простое предложение свалить с тусовки, да отправиться вдвоём восвояси. В конце концов, его место сейчас в вип-зоне: жертва-наркотик-проявочная. А не здесь, вдвоём с типом, которому следовало бы отправить Прескотта прямиком в тюрьму. И, тем не менее, вот они оба здесь. И никого больше нет, чтобы им помешать.

Нейтан не знает, о чём говорить. Более того, он не знает, хочет ли говорить с Гамболлом вообще. Его тянет обратно, вернуться на вечеринку, оттянуться там вместе с Вик, рассыпав белой пылью веселящий порошок, случайно пролив на пол утаённое от остальных дорогущее шампанское и ржать так весело и беззаботно, словно проблем нет и не было. Вместо этого он замирает, не смея прервать тишину, ведь прервёшь — и уже не остановишься. Уже нельзя будет придержать язык, мол, ничего, забей, чувак, иди по своим делам, а я — по своим. Всё запуталось ещё на свалке, и клубок продолжал цеплять нитки в прочные узелки. Бля, он сам позвал Гамболла на разговор и теперь молчит, будто ему меньше всех надо. Но тот внезапно приходит на подмогу. Нейтану даже... легче немного, что ли.

— Ты ведь сам говорил, что нельзя быть равнодушным, ты хотел пойти к её родителям, узнав, что с ней случилось, — тон неожиданно донельзя спокойный, аж самому противно. Нейтан, изнутри покрытый бороздами самобичевания, и не думал, что ему окажется так просто говорить об этом сейчас. С человеком, что сейчас держит его гнилую душонку в руках, на свободе только потому, что не идёт в полицию. — Я не говорил, что... — и всё-таки подбирать правильные слова слишком трудно. — Не говорил, что убил её, или что-то в этом роде, — а отпираться бесполезно, — но ты и сам это понял. Я не хотел, я... я просто влип в такое дерьмо.

Безумно хочется уже хоть с кем-то поделиться всем тем, что накопилось на душе. Каждой вечеринкой, с которой он уходил, чуть ли не на себе таща очередную девчушку, так не вовремя пришедшую отдохнуть и развеяться. Всё Джефферсон, этот ублюдок, что сам руки не марает, спихивая всю самую грязную работёнку своему ученику. Размазывая, муруя в леденящем липком ужасе. Постоянный страх разоблачения, постоянный адреналин. Ещё и ситуация с отцом только добавляет проблем, из-за чего и без того шаткий рассудок окончательно рушится, превращая Нейта в бомбу замедленного действия, что однажды разорвётся. Не в силах держать всё в себе, он постоянно выпускает пар, то на уроках, то на случайных собеседников. И что же произойдёт, когда его, в конце концов, всё же накроет по-настоящему, по-полной? Когда он выпустит из себя всё, не имея возможности больше терпеть и сдерживаться. Может, это будет его последней песней перед выбросом на берег.

И Нейтан рассказывает. Как-то сам собой у него развязывается язык, и он уже даже не пытается подбирать слова. Запинается, порой чуть ли не блеет, но будто помимо своей воли рассказывает практически обо всём, что наделал сам, и что сделал вместе с преподавателем фотографии. Он не зол, не спокоен — внутри всё смешивается, да так, что снаружи — только оболочка разбитая, вываливающая все тайны на голову и, кажется, окончательно себя закопавшая.

— Мистер Джефферсон заставлял меня забирать девчонок во время вечеринок с собой и привозить в одно место... Там он их и фотографировал. Говорил, что ищет невинность в их лицах, телах, и не находит. Что у него не получается сделать гениальный снимок, тот, к которому он стремится. Я, блять, не знаю, как нас до сих пор не поймали: пропала не одна Рейчел. У некоторых оставались воспоминания об их краже, но пока что мы почему-то на свободе. Я постоянно, слышишь, постоянно боюсь, что нас накроют. Рейчел я сам... Без ведома Джефферсона. Я просто переборщил с дозировкой наркотика — его мы вводили, чтобы получить нужные лица, чтобы девушки ничего не помнили, — и она умерла. Закопал на свалке, а Джефферсон сказал помалкивать, — невесёлая усмешка. Замечательно же он помалкивает, аж с темы на другую перескакивая. А потом на грани паники Нейтан бросает короткий взгляд на лицо Гамболла. — Он мне весь вечер пишет на телефон, который я беру только на вечеринки и если нужно договориться с Бауэрсом.

Ему не хуже. Ему не легче. С одной стороны, выговорившись, на секунду он чувствует себя свободнее от оков секрета, о котором никому, никогда, ни при каких обстоятельствах. А с другой...

— Пойдёшь к ментам? Ты знаешь достаточно, чтобы и меня, и Джефферсона отправить за решётку, — и зачем-то предупреждает. — Меня всё равно скорее в психушку упекут. И так на учёте: таблетки выписывают, а сеансы закрыли из-за отца.

Это, наверное, первый раз, когда Нейт, пусть коротко и сбивчиво, но рассказывает всё. Потому что даже Вик знает меньше, и это его лучший друг. Может, тумблер щёлкнул, потому что Гамболл и сам обо всё догадался, а скрывать дальше... так ведь ещё больше запутается, ещё хуже сделает. А может, дело в непонимании, почему тот до сих пор не пошёл в полицию. Может быть, обманувшись в доверии к Джефферсону, Нейтан хотел довериться ещё раз. Последний и самый опасный, ведь Марк Джефферсон сдавать не станет, пока однажды его не прижмут.