– Тише, мальчик, тише, ш-ш-ш…
Она похлопала мертвого пса по холке, чувствуя дрожь в теле, вызванную близостью той, которая подарила ему новую жизнь. Он любил ее даже мертвый – даже боготворил, как могут боготворить только собаки. Широкогрудый красавец-пес еще не разложился, и потому с ним можно было ходить по улицам, не боясь привлечь к себе внимание. Нет, внимание привлекала она сама. Оплетшая ее одежды лоза распускалась на груди нежными розами и острыми листьями, пестрела шипами – глупые обыватели принимали это за искусное украшение, созданное человеческими руками, но и этого было достаточно для завороженных взглядов. А потом они смотрели на ее лицо, на сжатые губы и яростный взгляд женщины, которую не стоит останавливать – и отступали. Это было чувство… свободы.
А еще она могла в одно мгновение оказаться на крыше, где не было никаких свидетелей, и вдохнуть дануолльский воздух – несвежий, грязный, испорченный, но все равно пьянящий просто потому что в этом городе она теперь была вольна идти куда угодно.
Но сегодня к ее бедру прижимался мощный мертвый волкодав, и она пойдет обычным путем.
Далила сразу же ухватилась за слова Чужого о «других», сложила два и два, вспоминая все те наводнявшие город истории о странных событиях и людях, с ними связанных. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что все происходит не просто так, и в чем причины этих странностей. Теперь она сама была такой. И она была преисполнена любопытства: она хотела узнать хотя бы немного больше о тех, других, кого черноглазый красавец отметил так же, как и ее. И она начала с одной из самых звучных легенд Дануолла – о женщине, про которую говорили, будто бы она продала душу Чужому. Старая Ветошь. Говорили, что она жила в богатом доме напротив поместья Бойлов, и Далила побывала там, и даже поговорила с кое-кем из местных – не с Бойлами, конечно, а с людьми поменьше. Она узнала, что когда-то Старую Ветошь называли Верой Морэй, а Морэй – это фамилия, много говорящая умному человеку. Или хотя бы женщине, которая провела свое детство в Башне. Чужой выбрал очень непростую фигуру – но для чего? Чтобы в конце концов она бродила по улицам и пугала своим видом простой люд? Далила никак не могла понять тех игр, которые вел черноглазый. Какая ему польза от нищей и, говорят, слепой ведьмы?
Найти место, где обитает Старая Ветошь – дело времени. Далила пообещала себе, что будет очень осторожной. Что вело ее сюда? Просто – и, стоит признать, тогда еще и глупое – любопытство или желание не быть одинокой в своей «избранности»? Желание найти того, кто тоже отмечен свыше и вынужден это скрывать. Хотя скрывает ли Старая Ветошь свою метку – это еще как посмотреть. Далила тихо, насколько позволяли высокие каблуки, подошла к дому и приоткрыла входную дверь. Взяв пса за холку, чтобы не вырвался, она вошла внутрь, не вполне уверенная в том, есть ли смысл стучать.
Она, в сущности, не была уверена даже в том, стоило ли сюда приходить.

Треск и звон. Впечатлительная и поэтичная натура что-нибудь скажет о черепках и костях, но к чему лишняя патетика – это всего лишь звон посуды. Ведьма застыла на несколько секунд, сжимая пальцы на холке мертвого волкодава – могильного пса, как она сама уже привыкла называть таких, как он – так сильно, что, будь он не таким свежим, шерсть и плоть уже начали бы расползаться под ее пальцами, обнажая разлагающуюся плоть и распространяя вокруг легкий пока сладковатый запах. Едва уловимый, как шлейф от духов. Далила не боялась запаха разложения, да и под воздействием ее магии тление пусть не останавливалось окончательно, но замедляло свое течение. Напряженно прислушавшись и не услышав другого шума, она снова двинулась вперед, а волкодав жался к ее бедру, и теперь он вздрагивал, чувствуя рядом сразу двух носителей той силы, что вернула его к жизни. И не только это. Еще он не просто чувствовал – он видел снующих вокруг крыс. Она слышала, что Старая Ветошь на короткой ноге с этими существами, которых зачастую и маленькими уже не назовешь: она своими глазами видела крыс таких размеров, от которых попятится даже взрослая и крупная собака. Ее пес был создан для того, чтобы защищать ее, и сейчас он разрывался между приказом не нападать и опасностью перед самым его носом.
Старая ведьма была… такой, какой и должна выглядеть старая ведьма. Бледная, с лицом, изборожденным морщинами, ослепшая – и явно прекрасно сознающая окружающую ее обстановку и даже то, что за гости к ней пришли. И разговаривала соответственно. Далила, привыкшая сносить грубое обращение разве что от тех, на кого работала до того, как стала ученицей Соколова (и от самого Соколова), сжала губы и вздернула подбородок – но обрывать ту, которая так давно пользуется расположением Чужого, было бы самоубийством. А она умела быть вежливой, когда это нужно – и насколько это возможно, разумеется. Она была прежде всего самой собой, не желавшей скрывать то, что составляло ее суть.
– Только если и вы прикажете вашим маленьким подчиненным держаться на расстоянии, леди Морэй.
Слова произнесены спокойно, даже вежливо, но это совсем не похоже на пресмыкательство и желание понравиться. Нет, она просто обозначила свою позицию. У опасной старухи – крысы, у нее – могильный пес.

Жизнь разве что не бок о бок с Соколовым приучила тщательно отмерять сказанные слова и знать им меру, даже если эмоции пытались хлестнуть через край. Дерзости позволены, это она знала совершенно точно, даже с гордым и хлестким Соколовым, который, несмотря на его мерзкий характер, тоже в конечном счете оказался по-своему ей очарован, но следует понимать, когда пора остановиться. Сейчас Далила считала, что не позволила себе лишнего, но не дала и себя задеть.
– Вот и я так подумала. Поэтому не оставила его снаружи, – все так же вежливо ответила она. Она не собиралась спорить и настаивать на том, чтобы старуха убрала своих крыс подальше. Но пока что не собиралась и избавляться от волкодава.
Продолжая рассматривать слепую колдунью, Далила никак не могла избавиться от желания сравнить ее с тем описанием, которое ей случилось услышать от Соколова, после того как она «случайно» завела разговор о Морэях. Увы, она не смогла увидеть картину: по словам Соколова, тот и сам понятия не имеет, где сейчас находится портрет Веры Морэй, но он описал ее в красках – даже спустя столько лет старый козел немало помнил, а ведь, казалось бы, давно должен пропить и свой талант, и свой ум, и свою память.
– Думаю, вы и сами понимаете, что, отправь я вам свою визитную карточку и письмо с просьбой принять меня в скорейшее время, это выглядело бы… – она не сразу подобрала подходящее слово, – дико. Но и не нанести визит я не смогла.
Этим интонациям она научилась даже не у Соколова – скорее на многочисленных кухнях многочисленных домов, в которых ей приходилось работать. Предупредительно, выверенно, немногословно – и всегда вежливо. Возможно, слегка прохладно, но это была отстраненность одного класса перед лицом другого. Ничего лишнего.
Но любопытство сгубило кошку. А в Далиле, говорят, было немало кошачьего.
Она небрежно повела плечами. Чем заинтересовала? Тем, что была собой. Талантливой. Смелой. Дикой. Яростной. Исключительной. Только исключительный человек способен заинтересовать черноглазого. А в словах старухи Далиле, искушенной в делах, которых принято называть «сердечными», хотя на самом деле им стоило дать куда более неприличный эпитет, касающийся кое-чего пониже сердца, слышалась ревность. Как смешно. Впрочем, смешно ей было разве что в мыслях – внешне Далила и бровью не повела. Смеяться над старой ведьмой – тоже самоубийство.
– Думаю, об этом вам лучше спросить у него, – после короткой паузы, не желая расписывать свои достоинства, ведьма обратила это в шутку: – Может, ему показалось забавным пройти так близко от Соколова, страстно желающего с ним встретиться, и показаться не ему, а его ученице, даром что старый ко… Королевский Лекарь ничего не узнает.

Отредактировано Delilah Copperspoon (15-12-2016 19:41:43)

Похоже, ее слова все-таки нашли нужную точку для укола. Не укола в буквальном смысле, но в любом случае они угодили в цель, в маленький круг на мишени, и при попытке ударить в него можно было бы с легкостью промахнуться. Она попала. В этот раз. Старуха не спешила казнить за шутку, произнесенную Далилой без тени улыбки. Она не стала отвечать на слова Ветоши – только мысленно еще раз приказала псу держаться рядом, и он шел, все еще касаясь боком ее бедра и не разрывая это касание ни на миг. Ведьма осторожно опустилась на стул, надеясь, что он еще не слишком стар и способен выдержать ее вес – небольшой на самом деле, потому что Далила всегда была костлявой, и хоть какой-то ощутимый вес в ней был разве что благодаря высокому росту. В остальном же – кожа, кости и некоторые округлости, все же позволяющие понять, какого она пола.
Хотя задница у нее была отличная. Даже Соколов это замечал.
Могильный пес сел рядом и после недолгой паузы, еще раз принюхавшись и оглядевшись по сторонам, положил голову ей на колени. Ему не нравилась близость полчища крыс, не нравилась она и Далиле, но гораздо более важным она сейчас считала то, что Старая Ветошь поставила на стол две фарфоровые чашечки. Далила засчитала это, как еще одну свою маленькую победу. Повела плечами – пускай спрашивает. И пускай уже Чужой отдувается перед своей ревнивой избранницей.
Нет, Далила тоже любила его. И любила преданно, пылко и почти до боли. Но без ревности. Ревности никогда не было – по крайней мере не настолько… женской.
– Королевский Лекарь и глава Академии Натурфилософии, известный всему Дануоллу гораздо больше как художник и алкоголик, буйствующий, стоит ему напиться – мой учитель, – свободно произнесла Далила, и по ее голосу сложно было сказать, какие эмоции она испытывала к тому, кого называла учителем. Однако непомерной гордости, которая должна бы быть в таких словах, слышно не было. Она гордилась только собой – потому что смогла заставить его обратить на себя внимание. – Он все еще вспоминает вас, леди Морэй – вас и то, как писал ваш портрет. Все еще говорит об этом с придыханием, – теперь в голосе Далилы послышалась насмешка – над учителем, который разве что язык не вывалил от восторга, пока делился этими воспоминаниями.
Пока она говорила, закипел чайник, и Далила смолкла, наблюдая за действиями старухи и гадая, насколько далеко должна будет зайти ее вежливость, чтобы старой колдунье было достаточно. Подвинув к себе горячую чашку, от которой валил пар, и не дрогнув – в своем кухонном прошлом она обжигалась слишком часто, чтобы теперь дергаться от прикосновения к горячему фарфору – ведьма ответила прямо и без обиняков:
– Хотела поговорить с тем, кого Чужой, как и меня, наградил своей меткой. Можете считать это глупым любопытством, – она усмехнулась.

Отредактировано Delilah Copperspoon (15-03-2017 22:22:28)

Сперва она неопределенно повела плечами, а уже потом – подумала, что старая колдунья, даром что кажущаяся на удивление зрячей, все же может этого не увидеть.
– Об этом вообще не очень-то поговоришь, – небрежно заметила Далила. – Как с Антоном, так и с кем угодно еще. К тому же он взбесится, а мне это ни к чему.
Что и говорить, с Соколовым всегда было не легче, чем на протекающем баллоне с ворванью – того и гляди что-нибудь рванет. Далила нисколько не сомневалась, что ее наставник что-нибудь да выкинет, если узнает о том, что такое желанное внимание Чужого прошло так близко, но снова – мимо него. Ей были ни к чему проблемы с Соколовым – по крайней мере, сейчас. Сейчас он был самым надежным ее щитом и опорой. И что бы там ни думала старая колдунья, а тивиец, даже будучи омерзительным человеком, был одним из лучших учителей и покровителей, каких только можно пожелать. И немногие могут похвастаться тем, что Соколов не просто бросил им пару замечаний, но действительно был учителем.
И к тому же он действительно был гением, а сидящая напротив Далилы избранница Чужого – слепой старухой. И кто сказал, что голубая кровь дает человеку понимание искусства? Вслух молодая ведьма ничего этого, конечно же, не сказала. Только качнула головой и ответила спокойно, мягко и как будто бы слегка отстраненно – как будто просто делала замечание, потому что ей были известны честные факты.
– Когда вы знали его, он был молод. Теперь же… он и Эсмонд Роузберроу сделали достаточно для того, чтобы признать… выдающийся ум Антона. И он действительно сейчас немало смыслит как в науке, так и в медицине.
В конце концов, это она имела право ненавидеть Соколова, цедить сквозь сжатые зубы гадости и плеваться ядом, насмешничая над его восторгом по поводу написанного портрета – а остальным следовало помалкивать. Кого-нибудь другого она могла бы и оборвать, но другая меченая Чужого, да еще и такая опытная, стоила того, чтобы прикусить язык. В перспективе то, что она могла дать Далиле, могло оказаться полезнее всего того, чем поделился с ней Антон.
– Около года, – от нее не ускользнули интонации, которые звучали как ревность чистейшей воды, и Далила никак не могла решить, как же отреагировать на них – ну не могла она оставить такую глупость со стороны старухи без внимания. Но и оскорблять Веру Морэй насмешками было бы глупо и попросту опасно. – Чем вы так недовольны, леди Морэй? Никому не под силу сместить вас с того места, которое вы занимаете в глазах Чужого – кроме, может быть, его самого.
А она – не Чужой. И незачем ее бояться. Впрочем, в этих словах можно было разглядеть и другой смысл: что если Чужой уже сменил старую фаворитку на новую?
– Вы сделали для него гораздо больше, чем кто-либо другой, – подумав, добавила Далила, и, если вспомнить все слухи, ходившие на улицах о той, кого знали, как Старую Ветошь, то она не ошиблась в этом утверждении.

В задумчивости водя пальцами, украшенными длинными когтями, по столу, она решала, как много может рассказать старой колдунье. Раскрывать все карты Далила не собиралась совершенно точно: она не могла даже быть уверенной в том, что Вера Морэй ей действительно не враг, а значит, не может быть и речи о том, чтобы показать старухе, на что она способна. Морэй была опытнее и сильнее, и в ближайшее время Далила точно не сможет с ней потягаться.
– Кое-чему. Мне дается работа с мертвой плотью. Впрочем, с живым тоже, наверное, даже лучше, – она не усмехалась и не гордилась – просто рассказывала. Она провела пальцами по розам на воротнике. – Растения.
Наверное, это будет лучшим словом – за ним скрываются не только оплетшие тонкую талию розовые стебли и не только цветы, которые она могла выращивать и оживлять одним движением руки, но и кровавый вереск.
– Могу отбрасывать людей с дороги криком. И еще… скульптуры – я могу заставить их ожить и смотреть их глазами.
Было и еще кое-что, о чем Далила уже догадывалась, но пока только нащупывала и начинала разбирать. Она была не просто художником теперь – она чувствовала, что в движениях ее кисти заключено нечто большее, чем просто схваченный ей образ. Она чувствовала, что и правда может ухватить чужой образ. А еще были руны и амулеты – Далила подозревала, что их можно создавать и самостоятельно, но пока не знала, как именно. Но это не страшно: все придет со временем. У нее и так есть, над чем работать.
– Расплачиваться? – переспросила ведьма, не столько действительно спрашивая, сколько собираясь с мыслями. – Узнаю, когда придется платить. Держу пари, вы тоже заплатили ему не сразу, леди Морэй.
Чужой не требовал ничего – зато он сказал ей, что теперь она сможет изменить мир, смыть с него грязь и кровь и сделать все так, как должно быть. Она понимала, что ничего не бывает просто так, и только надеялась, что не придется платить так же, как Ветоши – слепотой и прозябанием в грязи. Впрочем, со слепотой Далила сможет справиться, это не слишком ее пугало. Гораздо больше она боялась, что останется одна, постаревшая, среди развалин – если бы только можно было и самой стать вечной, как мраморная скульптура!

Отредактировано Delilah Copperspoon (26-03-2017 15:55:07)

– Прежде я считала, что не совсем, леди Морэй, – молодая ведьма скромно кивнула.
Она и прежде думала о том, что ни за что не отказалась бы от метки – и на самом деле какой бы ни была плата, все равно не отказалась бы. Потому что это была сила, это была возможность наконец-то подняться из грязи, стать не просто девкой с улиц или ученицей Соколова, а кем-то стоящим. Чужой, выжигая метку на ее теле, подарил ей величайший дар – он научил ее не бояться. И больше Далила ничего не боялась. Опасалась, остерегалась – но не боялась, нет.
Далила задумчиво хмыкнула.
– Цветы, например. Они меня любят. Деревья тоже, но они крупнее и сложнее. Они могут остановить, если кто-то на меня нападет.
Она прекрасно понимала, что старая колдунья чует подвох в ее словах, и Далила не стала лгать – просто дала часть правды. Она не лгала ни единым словом, но так сразу все разбалтывать – ну уж нет. Старуха тоже не стремится рассказывать о том, чего от нее можно ждать.
– У меня и в мыслях не было переходить вам дорогу, – Далила чуть склонила голову. – У нас с вами, у таких, как мы, и без того достаточно врагов.
Да и каким бы образом старуха могла перебежать ей дорогу? Отбить состоятельного спонсора? Сместить с пьедестала лучшего художника ее поколения? Или, может, оттеснить на пути к трону Империи? Смешно.
– У меня свои планы, леди Морэй, и пока я не хочу ими делиться. Но вас это никак не коснется. Но я пришла к вам… – она помолчала. – Я прилежная ученица, леди Морэй, и надеюсь, что могла бы чему-то научиться у вас.
Возможно, это было слишком дерзко и слишком быстро – но сколько можно тянуть еще? Если не перейти к сути, то можно дождаться того, что старая колдунья выпроводит ее из своего дома, и тогда наведаться к ней еще раз будет уже не так просто. Она была готова рискнуть.

Было ясно, как день, что такой ответ и какие-то утайки не придутся старой карге по душе, но и поделать Далила с этим ничего не могла. Планы у нее были огромные, амбициозные, и дело было даже не в том, что она боялась, как бы старуха не разрушила их (зачем бы ей это было нужно?), а скорее потому что и сама недостаточно четко видела дальнейшее будущее. Одно она знала наверняка: она вернется в Башню, рано или поздно, и на этот раз не будет там девочкой с кухни, подружкой наследницы трона. Нет, на этот раз вся Башня будет знать, кто она такая, и все они будут кланяться, увидев ее.
Но как добиться этого? Далила пока представляла только приблизительно.
– Немало, – признала ведьма. В конце концов, ее амбиции также привлекли внимание Чужого.
Есть люди, которые стремятся делиться мудростью и знанием, передавать его дальше, надеясь, что когда-нибудь благодаря собранным им крупицам мир станет хоть немного, но лучше. Старая Ветошь явно была не из таких, да и что там говорить, Далила подозревала, что ни один из меченых таким не был. Они не просто бережно – ревниво хранили полученное богатство и боялись покушения на него. Но Далила продолжала молча наблюдать за старой колдуньей, за сменой ее настроений, и сочла ненужным отвечать на комедию, которую та ломала, притворяясь старой и немощной. Можно было бы перечислить много вещей, на которые не способны, в отличие от Веры Морэй, старые и немощные, но ни к чему. Старуха наверняка и сама знает, что никого здесь ее маленькое представление не смутило.
– Зависит от того, что вы хотите получить, леди Морэй. Разумеется, я не способна дать все, но, думаю, могла бы помочь в чем-то даже вам.

Далила напряглась и слегка сжалась, как пружина, готовая ударить или отскочить: от нее не укрылся жест Веры Морэй, благо, та и не собиралась его скрывать. Это был момент высшего напряжения, острого края – острее не было и когда Далила только вошла в этот разваливающийся дом. Перенестись прочь для нее, разумеется, не составит труда, могильный пес – ладно, сделает нового. Но вот портить начинавшие было налаживаться отношения со старой колдуньей она не хотела. Далила начинала уже подозревать, что отношения между мечеными с их способностями не так просты, и, вполне возможно, ей не единожды придется столкнуться с теми, кого Чужой также одарил частицей Бездны. Сидящая перед ней слепая старуха, если попробовать посчитать ее возраст, была одной из сильнейших – если не самой сильной (а скорее всего, так оно и было).
Но тут Ветошь опустила поднятую было руку, и Далила медленно ослабила напряжение в груди, как будто беззвучно выдохнула. Она не отрывала взгляд от старухи и не решалась даже шевелиться лишний раз.
– Если надо, то они сами сюда прибегут, вывалив языки, леди Морэй, – со сдержанным достоинством произнесла ведьма: в своих способностях очаровывать и заставлять делать то, что ей нужно, когда речь шла об обычных людях, она давно не сомневалась, и дело даже не в метке. – Могу и показать, – каким бы неподходящим ни было это слово сегодняшним вечером, подобрать сходу другое она не смогла. – Но не знаю, будет ли это полезно для вас. Если только вы не любите сады и цветники, – она усмехнулась, не слишком-то веря в то, что старая колдунья испытывает трепетную нежность к, скажем, розам или лилиям.
Будь старуха не настолько дряхлой внешне, да к тому же и слепой, Далила разыграла бы карту Соколова: тот бы с радостью бросился повидать старую модель, но в нынешней ситуации это ни к чему. Хвалиться Вере Морэй было уже нечем, и любые картины ей без надобности, потому что она не могла их увидеть.